Мой друг Игорь

Вчера я написал разсказ «Картина Репина: «Не ждали»». И там упомянул, как мы в старое застойное время оттягивлись на работе, сочиняя капустники ко всевозможным праздникам.В частности, там приведен первый куплет песни, которую я сочинил на тему о том, как бывает плохо наутро после празднования.

В этой песне перечислялись все ребята нашего коллектива, подчеркивая индивидуальные особенности каждого по выходу из этого состояния.

Например, обо мне там пелось следующее.

«Вновь у Федьки болт забит

Налетался, паразит,

Растуды его налево

В гермозоне крепко спит,

Эх, мать»

Тут почти каждое слово требует разъяснения.

«растуды его налево» - непереводимая игра слов.

Выражение «забить болт» (на что-то) имеет нецензурное этимологическое происхождение и означает, проявление полного равнодушия (к чему-то). Как правило, употребляется в тех случаях, когда в силу определенных обстоятельств человек должен бы был проявлять внимание к чему-то, но он это начисто игнорирует, и не собирается даже об этом думать.

«Налетался, паразит» - это я словом «полет» называл все свои похождения, ночные попойки, увеселения. Появилось это слово, когда я был увлечен Маринкой Белянкиной. Поэтически лучше всего дал этому понятию определение Евгений Бачурин в песне «Сизый лети голубок». В нашем рабочем коллективе под этим словом понималась, как правило, чисто внешняя сторона – «полета» - распевание песен далеко за полночь, спиртное и все прочее.

Для членов нашего рабочего коллектива было требование – к 9-и утра, в каком бы ты состоянии ни находился, но надо было прибыть на работу. Оно и резонно. От нас зависело – начнет работу вычислительный центр, или нет. В то время вычислительная машина вечером отключалась, (позднее перешли на круглосуточную работу), и большинство неполадок проявлялись именно при включении. Нашей задачей было запустить машину утром. Поэтому и требовал наш начальник от себя и от нас, чтобы мы в любом виде явились и включили машину, а дальше – можно уже расслабляться, кто пивом, кто «шилом».

Я, будучи законопослушным, старался не нарушать этого требования, даже если перед этим за всю ночь не смыкал глаз. По моему виду было понятно, конечно, что я не в форме.

Тем более, что частенько накануне перед очередной пирушкой я созванивался, и на вопрос – куда я собираюсь, отвечал: «В полет».

В отличие от других, после таких ночных развлечений мне необходимо было не опохмелиться, а поспать. Поэтому я, убедившись, что машина включилась, с полным правом забирался за свои магнитофоны – накопители на магнитной ленте – устройства, которые я ремонтировал, и укладывался на стульях спать.

Каждый магнитофон представлял собой высоченный шкаф, а помещение, где стояли эти шкафы вместе с накопителями на магнитных дисках называлось – гермозона. (Ибо там необходимо было поддерживать особую чистоту, дабы пылинки не испортили информацию на носителях).

В торце этой гермозоны находился сейф, где хранилось «шило». Ключ от сейфа был у начальника, ныне покойного Лобанчука Сергея Александровича. Сергей был лет на 8 старше меня. (Вообще, весь коллектив был молодой). Умер он очень рано. Сгубили его выпивка и таблетки, которыми он накачивал себя поутру, чтобы в форме прийти на работу. Он был очень добрым человеком. Если утром видел «больного», после вчерашнего сотрудника, - никогда не отказывал ему в стопке-другой «шила», для того, чтобы тот пришел в норму.

Про Сергея в песне был такой куплет:

«Ну, начальник – интеграл,

Ты немного опоздал,

А ведь больные все ребята,

Чтобы кто б тебя подрал,

Эх, мать!»

Начало рабочего дня описывалось в песне так:

«Вон Аркаша, глаз продравши,

На процессор глянул гадом,

А Серега диким басом песню спел,

И в ответ Тарасов Вова

За живот схватился снова

И другой Володька прохрипел:

«Вот ведь Юрка – негодяй,

Дома дрыхнет, разгильдяй,

Нет бы, что б ему в бидон,

На работу вышел он»!

Эх, мать!»

Несмотря на требование всем выходить с утра, Юра Ким, тоже ныне покойный, то ли не мог, то ли игнорировал, но, как правило, если уж уходил в загул, то наутро ждать его было безполезно. Пил он долго, хотя механик был искуснейший – у него в руках все сразу начинало работать. Также был талантливым художником. Все стенгазеты рисовал он. Как-то моему другу Игорю, о котором речь ниже, понадобилось уехать в отпуск недели на две, и не с кем было оставить собачку. Тогда он по наивности предложил Юре Киму пожить у него эти две недели, чтобы кормить и выгуливать собачку.

Юрка все эти недели пил безостановочно. Собачку он, правда, водил выгуливать исключительно до пивного ларька, но деньги, оставленные на прокорм собаке, были, скорее всего, в первые же дни пропиты. Что там происходило в квартире Игоря в течение этих двух недель – никто уже не знает, но на работе Юра не показывался, а Игорь многого не досчитался в своей квартире после возвращения. Он потом долго на Кима обижался, и никак не мог понять, как я могу с ним после этого, по-прежнему, как ни в чем, ни бывало, общаться.

А что с него взять – наивная простота. Когда не пьет – золотой человек, и добрый, и отзывчивый, и механик классный. А как выпьет - ….. Может быть, это на него в силу этнических особенностей так действовал алкоголь? Так ведь вымерли индейские народы. Но Юра, хотя по виду был типичный кореец, всегда бил себя кулаком в грудь и говорил, что он – русский.

У нас на ВЦ считалось, что страшнее всего, если в одном месте соберутся Ким, Толик и бутылка спиртного. Вот подзабыл, как-то это называлось… «Гремучая смесь» что-ли?

Про Толика в означенной песне пелось так:

Толик – глаз остекленевший,

Ждет начальника с ключом…

Толик в отличие от Кима старался всегда выйти на работу к 9- часам, дожидался ключа, затем можно было перекантоваться пивом, а следующая отметка 11 часов, когда в гастрономе, разрешалось продавать спиртное.

Ну, вот я, наконец, подхожу к разсказу о своем лучшем друге. Игорь не имел пристрастия к спиртному, хотя выпить и любил. Пил даже «шило». Я, например, вообще не люблю крепкие спиртные напитки, а «шило» в меня вовсе не влезает. Игореха же мог легко опрокинуть стопку «шила», смачно крякнув. У него на шило была своеобразная реакция. У него от этого сводило брови. Многие специально приходили посмотреть на таковой феномен. В редкие дни, когда накануне он переусердствовал в спиртном, Игорь не старался, во что бы то ни стало, появиться на работе в 9.00. Он спокойно приводил себя в порядок, и уже свеженький появлялся перед нами около 11-и. Ребята за это обижались на Игореху, но он был невозмутим.

Про него в песне пелось так:

«Игорь – тот мужик солидный,

Он в одиннадцать придет,

Весь подтянутый, невинный,

Сразу видно – редко пьет.

Но уж тут – сиди, дружище,

А ребята – в гастроном,

Как попили у ларища,

Так включился метроном».

На этом песня и заканчивалась:

«Вот ведь праздник – женский день,

Раздери его плетень,

Если б он не приключился,

Разве б стал такой крутень!

Эх, мать!»

Надо сказать, что в том, что Игорь – мужик солидный я попал в точку, ибо он единственный из членов нашего коллектива защитил диссертацию, впоследствии уехал за границу, очень быстро нашел там высокооплачиваемую работу, и как здесь писал, так и там продолжает писать научные статьи и является членом совета директоров по своей весьма редкой в мире специальности, (которую он там в Америке и освоил). Подружились мы с Игорем сразу и надолго. Одногодки – одновременно после распределения пришли работать на ВЦ. Вскоре нас поручили следить за одними и теми же устройствами – этими самыми магнитофонами.

А затем выяснилось, что и он, и я поем и сами сочиняем песни под гитару. Через некоторое время я пригласил Игоря в один из своих «полетов». Вдоволь налетавшись, затем уже он пригласил меня к себе на квартиру, где по его словам, он устроил бард-сэйшн. Там я познакомился с подругой его невесты – моей будущей женой. Так, мы вскоре стали дружить семьями. У нас и дети родились в одно время. Но более всего, кроме работы, и кроме музицирования, нас сближало обоюдная тяга к… спорам. Спорили мы, как водится в России, исключительно о проблемах глобальных: о смысле жизни, о судьбе России. Пока Игорь жил на родине, он, по крайней мере до 91-го года, защищал социалистический строй, (не шведский, а советский), а я, помнится, все пытался ему доказать несостоятельность, (или нечистоплотность) фундаментального труда Карла Маркса «Капитал». Все пытался объяснить, что прибавочная стоимость – это отнюдь не награбленное, а зарплата капиталиста за риск, за организацию всего производства.

Кажется, я этого ему так и не доказал, но когда после 91-го года в Россию хлынул капитализм, мы оба в равной степени завязли в нем: я – открыв домашнее предприятие по изготовлению тренажеров для грудничковых детей, а Игорь – подвизаясь брокером на бирже. Времени на споры оставалось все меньше. Но дружить мы не перестали. Господь управил, что мы жили совсем близко друг от друга. В какой-то момент Игорь предложил мне свою помощь в компьютеризации моего производства. Я долго кочевряжился, но затем на беду Игоря все же согласился. Как он потом, наверное, был не рад, что связался со мной.

Вернувшись из отпуска, я положил ему на стол огромный ватман, имспещренный логическими связями. Эта схема была объяснением того, что ему необходимо было запрограммировать. В итоге он все-таки справился с непростой задачей. Так ему же потом пришлось и поддерживать эту систему. Самое обидное, что мне эта компьютеризация вовсе не помогла, а скорее лишь ускорила развал моего предприятия, (ибо я слишком много времени тратил на ввод и пересылку данных со склада по телефонной связи). Как показали дальнейшие события, при том уровне развития компьютеров и при столь малых масштабах моего предприятия, мне было выгоднее не париться с базами данных.

Но я все равно безконечно благодарен Игорю за то время, которое он вместе со своей женой на меня потратил, а также за его терпение и за искреннее желание облегчить мне жизнь.

Но у Игорехи со мной всегда так. В этом году он предложил мне стать по его примеру блогером. И опять, забыв о печальном опыте перестроечного времени, взялся набучить меня сей премудрости. Кончилось дело тем, что я по тупоумию решил отказаться от дальнейших шагов обучения, в ответ на что Игорь в «два клика – три прихлопа» решил сам (опять!) вести за меня блог. Я ему с тех пор только посты поставляю.

Теперь, когда нас разделяют океаны, мы с ним находимся в более тесном общении, чем тогда, когда наши дома были рядом. Игорь даже взялся поддержать меня деньгами в тот момент, когда у меня вовсе не было средств на оплату звукозаписи новых песен. Я же плачу другу искренней любовью, а также тем, что время от времени посвящаю ему свои песни.

С годами наши взгляды изменились. Игорь теперь защищает ценности американского «демократического» строя, я же стал патриотом, ратующим за возвращение монархии. Но теперь мы все же немного поумнели, и перестали тратить столько времени на споры. В лучшем случае выскажем друг другу свои взгляды на ту или иную проблему, а от дальнейших дискуссий – отказываемся в силу безперспективности. Надеюсь, оттого, что помудрели. :)