Cибирский самородок

(Памяти Геннадия Дюбина)

С братом.	С женой брата.
с Глебом Горбовским	с Глебом Горбовским

Сколько неповторимых талантов взрастила русская земля! Жаль, что едва ли половина из них смогла раскрыться в полной мере. Гена происходил из раскулаченных, сосланных в Сибирь, простых русских крестьян. Впрочем, может быть, и не из крестьян, ибо известно, что его отец работал в Сибири школьным учителем, хотя про раскулачивание Гена упоминал. Про его деда известно, что тот иногда подходил к углу, и что-то там шептал. Внук спрашивал деда, что он там делает, но дед не открывался ему. Такое было время. Наш отец разсказывал, что в его семье у родителей было разное отношение к тому, надо ли учить детей молиться. Бабушка, (лютеранка), была против, а дед, (католик), не желая устраивать по этому поводу ссор, лишь заповедал моему отцу, что если ему будет плохо, чтобы он обратился к Богу, и Бог обязательно поможет. Наш отец запомнил эти слова. И потом однажды во время войны, в эвакуации, к этому времени его отец уже умер от голода в блокадном Ленинграде, папа однажды остро нуждался в деньгах, и вспомнил заповеданное отцом. Он от всего сердца помолился Богу, а когда после этого сунул руки в карманы, то нащупал двадцатипятирублевую бумажку. А Гена, со временем поняв, что дед молится, на всю жизнь сохранил уважение и к деду, и тому, что дед его молился.

Вообще, своим видом Гена напоминал старовера, хотя, вроде как, предки его староверами не были. Высокий, и в то же время коренастый, всегда взлохмаченный, с шикарной бородой. Таким он мне запомнился. Но вот, посмотрел на фотографию, где он уже в конце жизни стоит рядом с моим братом, и с удивлением обнаружил, что Гена мне всегда казался выше ростом, чем он был на самом деле. Ибо на фотографии видно, что он лишь чуточку выше брата, а брат соответственно не выше меня. Гена всегда был колоритной фигурой. Незабываем безконечно теплый, излучающий любовь взгляд его умных и добрых глаз. У него был редкий низкий голос и какой-то особенный выговор. Не то, чтобы он окал, или акал, но как-то говорил увесисто, кряжисто.

Говорят, он был гениальным математиком. Многие повторяли это на его поминках. Но, я думаю, что этот талант он не раскрыл в полной мере, хотя ему принадлежит один фундаментальный труд в своей области, относительно которого его начальник из Института Социально Экономических проблем, то ли в шутку, то ли всерьез заметил однажды: «О, Гена, на нас ссылаются, как на классику». Помимо этой работы, Гена еще преподавал математику в каком-то ВУЗе. Когда Гену как-то спросили, знает ли он кого-либо, более сильного математика в его области, он с уверенностью ответил: «Миша Громов сильнее». Миша Громов, его одногруппник по матмеху, стал первой величиной в мире в этой области и преподавал в Сорбонне.

Но Гена, кроме математики, был удивительно талантлив в самых разных областях. Я его знал, как блестящего знатока и ценителя прекрасной поэзии. Ему нравились многие мои песни на стихи поэтов серебряного века. Особенно мне были приятны высокие его оценки песен: «Карандашик ментоловый» на стихи Мандельштама и на стихи Пастернака: «Мне Брамса сыграют». Помню, как Гена замечательно декламировал мандельштамовские строчки:

«Петербург, - я еще не хочу умирать,

У меня еще есть адреса,

По которым найду мертвецов голоса…»

Когда он произносил: «…вырванный с мясом звонок…», это «с мясом», произнесенное Геной, производило ошеломляющее действие. Возникал образ старого звонка в старых петербургских квартирах, вырванного… и в голове проносились ситуации, вследствие которых мог быть этот звонок вырван с мясом. Как-то мгновенно, одновременно вспоминалась травля Цветаевой, убийство Есенина, гонения на самого Мандельштама. Поразительно, что совсем недавно, уже после смерти Гены, поднимаясь новым путем в старую студию звукозаписи, где я уже более 20-и лет записываю свои альбомы, я вдруг остолбенел, увидев перед собой этот самый старый петербургский звонок, только не вырванный с мясом. Я даже подергал его. Оказалось, он давно не работает. Но я сразу вспомнил Гену Дюбина, и в голове зазвучал его голос. Мой брат говорит, что подобные интонации встречаются у культового андеграундного поэта, барда Алексея Хвостенко, с которым Гена по жизни много пересекался. Брат затруднился определить, кто в данном случае кому интонационно подражал. Я по наводке брата послушал записи Хвостенко, и у меня создалось мнение, что это известный бард, скорее всего, невольно иногда копировал Гену. У Гены слова лились из глубины сердца, и вообще ему, как очень цельной личности, по-моему, вовсе не свойственно было подражать кому-либо.

Я был лет на 15 моложе, и познакомился с ним при весьма комичных, а правильнее сказать, постыдных обстоятельствах. Мы оба пришли по рекомендации моего брата, с которым Гена на тот момент уже сдружился, оба пришли на неофициальный прием к врачу, официально работавшему в ЛОР институте, но согласившемуся нас принять для диагностирования и лечения срамной болезни совсем иного профиля. Надо сказать, что к нашему стыду болезни эти и у него, и у меня были выявлены. Это было первое, что нас сблизило, как товарищей по несчастью. Времена были застойные, и мы нередко потом общались в разных компаниях, но чаще на квартире брата, как правило, когда у него уезжала жена. Царила богемная обстановка: дым сигарет, песни под гитару, вино, «девочки из провинции», которых брат всегда где-то находил. (Мой брат, прочитав в черновике это место, укорил меня, что не все, мол, девочки были из провинции). Да, конечно, справедливости ради, надо заметить, что не все. Я же, поставив кавычки, вспомнил случай, когда одну нашу знакомую, (по всей видимости, все-таки как раз из провинции), когда она пыталась в некоем учреждении что-то доказать, однажды резко осекли: «Дык,..дык… Вы – девушка из провинции?». Помню впоследствии, когда мы в какой-то новой компании после прослушивания моих последних сочинений, переходили на воспоминания, Гена часто, пересказывая в очередной раз, как он со мной познакомился, объяснял, что этот наш врач назначал для того, чтобы болезнь была лучше продиагностирована, перед визитом к нему в качестве провокации - хорошенько напиться. Цель – чтобы ослабить организм, и таким образом, если в организме есть инфекция – она дала бы о себе знать. Надо сказать, что выпивка – это была Генина слабость.

Дойдя до этого места, Гена делал небольшую паузу и после этого, интонацией выражая необходимость, произносил: «Я пил…- затем многозначительно вскидывал брови, - Надо». И улыбался в усы своей неотразимой улыбкой добряка.

Пил Гена много, но я не помню случая, чтобы он терял контроль над собой. Брат даже подметил в нем поразительное свойство. Гена мог всегда, в любой момент точно ответить на вопрос: «Сколько у нас осталось выпивки?» Он давал исчерпывающий ответ с точностью до полбутылки недопитого, да еще и указывал местонахождения всех остатков. Как ему это удавалось?.. Скорее всего, это отслеживание и подсчет производился в его голове как-то на подсознательном уровне.

Помимо выпивки, Гена был слаб до женского пола. У него было, кажется, три официальных жены, не говоря об иных серьезных романах. В конце жизни он всей душой прилепился к своей последней избраннице. Но и здесь его семейная жизнь не была тихой-мирной. Дело в том, что он связал свою судьбу с человеком, страдающим маниакально-депрессивным синдромом. Периоды угрюмого молчания сменялись бурной активностью, когда в бедную голову супруга летали сковородки. Гена по-евангельски исполнял закон Христов, нося тяготы друг друга... Когда я с ним последний раз общался, он мне поведал, что они не только зарегистрировали свой брак, но и повенчались в церкви. И хотя Гена отнюдь не был церковным человеком, он как-то так спокойно, как сибиряк, констатировал: «Ну, нас же Бог соединил… Навеки», имея в виду, что какие могут быть разговоры о разводе. Он абсолютно безропотно терпел, и, думается мне, даже не задумывался, что он какой-то подвиг совершает. Для него это было совершенно естественно. Бог соединил – значит это его судьба до гробовой доски. А сколько воцерковленных людей, узнав о подобной болезни супруга, подают прошение митрополиту – «развенчать». (Хотя, конечно, никаких «развенчать» на Небе не бывает, и лишь, уступая человеческой слабости, митрополит может в отдельных случаях разрешить прекратить жить семейной жизнью. То, что Бог соединил – человек, да не разлучит). Гена это прекрасно не то, чтобы понимал, а чувствовал. Потому и сказал спокойно: «Навеки». И улыбнулся, как тогда в усы: «Надо»…

У него был обнаружен рак. Стойко перенеся все испытания, как со стороны болезни, так и со стороны жены, перед смертью Гена исповедовался и причастился Святых Христовых Таин. И тихо отошел ко Господу. На его могиле на Успенском, (Северном), кладбище монументально возвышается большой металлический Крест. По сравнению с этим Крестом надгробия над соседними могилами кажутся какими-то жалкими. Этот Крест одновременно заставляет вспомнить и о могучем сибирском самородке, человеке, обладавшем многими талантами, и о том Кресте, который он безропотно пронес до конца своей земной жизни.

Да, упокоит Господь душу раба Божия Геннадия, простит ему все согрешения его вольныя и невольныя и дарует ему Царствие Небесное! Аминь!

 Назад