Я не предполагал, что она столь много для меня значила. Ведь я даже ни разу в жизни не встречался с ней. Видел только ее фотографию. Я разговаривал почти каждую неделю с ней по телефону. Когда я собирался уезжать в деревню, я предупреждал ее, и она всякий раз своим серебряным голосочком говорила: «Дядя Федор, опять в свое Простоквашино поедете». Она звала меня дядя Федор. Никто больше не будет называть меня так. Она сначала называла меня так за глаза, так говорила обо мне, что я звонил. А потом в простоте душевной призналась мне, что она меня так называет, извинилась, и спросила разрешения меня так называть...
Мне нравилось, как она меня называла. Я каждые выходные ждал ее голоса: «Дя-адя Федор», немного растягивая звук произносила она.
Когда, узнав о смерти, я осознал, что больше никогда в жизни не услышу ее ангельского голоса – внутри все защемило, и неожиданный, внезапный поток слез залил лицо. Я не предполагал, что она мне так дорога.
Я, видимо, и сам не понимал, что она для меня значила. Ведь она была (и надеюсь, остается) нашей ниточкой ко спасению. Господь послал ее нам.
Вот как мы с ней познакомились.
Это было лет 8 назад. Данечка лучше помнит даты, наверняка может сказать точно.
У Алечки тогда стоял вопрос об установке кардиостимулятора. Я внутренне противился. Я был убежден (и сейчас еще более убежден в этом), что в установке кардиостимулятора нет необходимости. Сам Господь послал ей эту болезнь для нашего вразумления, чтобы мы обратились к Богу.
Алечка субъективно практически никакого дискомфорта от своей болезни не ощущала, хотя прогнозы врачей были страшными. Безысходность, лечение кордароном, который помимо побочных вредных эффектов, (щитовидка и пр.), негативно влиял с другой стороны и собственно на работу сердца – поэтому долго его принимать нельзя. А других лекарств ей было не подобрать. При отсутствии же лечения, (несмотря на то, что Алечка не ощущала дискомфорта от работы сердца – а у нее пориступы тахикардии до 120 уд в мин и выше чередовались с брадикардией (до 30 удю в мин.) - ), грозила опасность полного разрушения сердца. Врачи говорили, что в Алечкином случае, когда больной не замечает приступов, как правило, обращение к врачу происходит в тот момент, когда уже поздно – сердце становится рыхлым, увеличенным в полтора раза (ну, как двигатель, который работает постоянно с двойной нагрузкой) – и тогда уже спасти человека невозможно. Можно, правда, пересадить сердце – но это уже жизнь с чужим сердцем – и опять же недолговременно.
Врачи удивлялись, по какой причине мы сами не с того , ни с сего обратились к врачам, когда 11-и летний ребенок не ощущал какого-либо дискомфорта.
Внешней причиной был мой папа, который (уже давно) как-то щупая пульс у Алечки ничего не мог понять – и сказал, что он вообще ничего не слышит - обратились бы мы к ревматологу.
Мой папа всю свою жизнь положил в заботу о нас своих детях. Все наши болезни он выхаживал по врачам с нами, дотошно добивался от каждого посещаемого нами врача , чтобы тот написал, какой он ставит диагноз. Мы с Мишкой много болели. Мишка в раннем детстве, а я - после 9-и, 10-и лет.
Еще Мишке папа привык сам брать его руку и по секундомеру замерять пулсь, отмечая экстрасистолы (двойные удары).
У Алечки же, по-видимому, уже тогда были приступы. Когда сердце бьется с чатотой 120 уд. и выше – удары не столь большой наполненности (амплитуды) и поэтому рукой ощущается как сплошная чехарда. Дедушка так и сказал: «Чехарда какая-то: тррррр».
Но это его мнение было им высказано уже давно. Мы, родители, его выслушали. Но это нас не напугало. Удивились немного. Но безпокойства о жизни дочери не вызвало.
Хотя засело в мозгу: «Надо бы показаться ревматологу».
Сейчас, когда папы уже нет в живых, я вновь вспоминаю его слова: «Меня уже в живых не будет, а вы будете вспоминать – «Да, папа, ты был прав»». Если бы мы всегда помнили о том, что Господь очень часто вразумляет людей через главу семьи – отца!
Еще папа
говорил: «Конечно, отец ничего не
понимает, отец дурак». –Это в обиде на
нас , что мы его не слушаемся
Но мы оставались с этой мыслью «надо бы показаться ревматологу» - очень долго – наверное, более года. Алечку ничего не безпокоит. К ревматологу записаться очень трудно, надо до 8-и утра в какой-то определенный день в неделю занять очередь перед закрытыми дверями поликлиники.
Попали мы случайно. Это произошло через 5 дней после того, как мы детей крестили.
Данюша гуляла с детьми в полвосьмого вечера. Ноги их занесли вблизи поликлиники.
Оставалось полчаса до закрытия. Данечка подумала – а не попробовать ли зайти показать Алечку – вдруг там никого нет.
Так и оказалось. Господь устроил, что в это время у врача никого не было – и в очереди никто не сидел. Они поднялсь, заглянули. На вопрос, что вы хотели, Данечка ответила, что хотела бы показать девочку. Врач пригласила. Маленький Мишута был тут же рядом.
Я в этот вечер дежурил в ночь в Политехе.
С этого все началось.
Алечке стали делать кардиограмму, затем забегали вокруг все находящиеся поблизости врачи. Данюшу спрашивают: «А давно это с ней?» Данечка ничего не понимает.
Кончилось тем, что прямо из поликлиники Алечку увезли в больницу в реанимационное отделение. Данечка вызвала меня с работы – я забрал Мишуту и вернулся с ним на свое дежурство, а Данечка поехала с Алюшкой в больницу.
Так Господь уже через 5 дней после того, как мы , сами еще некрещеные, привели детей креститься, стал обращать нас к себе.
После этого
были врачи, больницы. Первая поездка в
Москву. И затем предстояла вторая
поездка, где собирались ей ставить
кардиостимулятор.
Я считал, что если Господь послал эту болезнь для нашего ввразумления, то Он в силах изцелить ее (без того, чтобы внедрять в ее организм инородное тело), после нашего обращения. Но все мои близкие, (и Данечка в том числе, которая была еще некрещеная – она как раз крестилась в тот день, когда Алечке поставили кардиостимулятор), были иного мнения.
Я поехал к старцу – в Серафимовскую церковь к о. Василию (Ермакову). Батюшка так пристально посмотрел на меня. И потом ответил вопросом: «А надо ли»? Это был ответ старца.
Я понял, что Бог не воспрещает сделать этого, но необходимости для Алечкиного здоровья в этом нет.
Мои ближние до сих пор не согласны со мной. Я же увидел в дальнейшем ходе событий подтверждение своих догадок. Через некоторое время после этого ее лечащий врач (тот же самый, что лечил Лену Кошкаровскую, предложил ей попробовать одно лекарство алапинин – лекарство безвредное, из трав, которое в общем-то , как правило, применяют при другого рода заболеваниях. Результат превзошел все его и наши ожидания. Он так и сказал: «Мы попали в десятку!» Приступы тахикардии у Алечки полностью прекратились.
Ну а через некоторое время уже и после отмены алапинина – сердце стало работать нормально. Мои близкие продолжают, по-прежнему, думать, что это и результат в том числе действия работы кардиостимулятора. Богу виднее. На том свете мы об этом узнаем.
Но вот каков
результат был для нашей семьи от той
операции (кроме того, что Данечка
крестилась в этот день), это то, что со
временем мы познакомились с Леночкой.
А произошло это так. Через пару лет после вживления, кардиостимулятор стал у нее отторгаться. Такое иногда бывает. Возникла необходимость вновь ехать в Москву.
На этот раз поехала с Алечкой Данюша. Кардиостимулятор заменили достаточно просто и успешно. Но вот там-то они и познакомились с Леночкой.
Это было удивительное создание. Господь вел ее. У нее были в жизни только мама и бабушка. Мама сопровождала ее тогда в Москву. У Леночки было тяжелейшее заболевание. Сердечные приступы, которые снимались только в больницных условиях дефибриляцией. Поэтому она могла безбоязненно жить только в больнице. Замечательный врач Амиран Шотаевич Ревишвили, лечивший и нашу Алечку, сконструировал специально для нее приборчик, который вшили ей под кожу, который анализировал работу сердца, и в случае приступа – испускал разряд.
Так ее выписали. Она могла жить дома. Правда, выходить на улицу одной все равно было опасно, т.к. если бы приступ случился на улице – то она бы упала и лежала без сознания как пьяная в том месте, где застал ее приступ в течение полутора-двух часов.
Она несколько раз находилась в состоянии клинической смерти.
Алечка с мамой как-то спросили ее том, что она там испытывала. Она как-то так надолго замолчала, а потом ответила: « А ведь, знаете, Бог есть!».
Она тогда еще не была верующей.
А я тогда находился в самом «расцвете» своего неофитского состояния, когда хочется всем и вся разсказать о Боге, нет, не больше не меньше – привести к Богу!
И вот я со всей горячностью взялся за то, чтобы привести и Леночку к Богу.
Конечно же, не я ее привел. Человек человека к Богу привести не может. Она уже была готова к принятию Бога, и Господь Сам открылся ей. Но по своей милости Он дал мне возможность спасаться тем, что делать добрые дела для Леночки. Так «случилось», что ей было необходимо лекарство «прапранолол», которого не было в аптеках Стерлитамака.
Мы с Данечкой взяли на себя ответственность – и так, слава Богу, до последних Леночкиных дней Господь сподобил нас, (впоследствии уже при помопощи наших друзей), снабжать ее этим лекарством.
Сначала с лекарством было просто – его легко было купить в Питере, затем стало покупать все труднее и труднее – мы с трудом выискивали в какой-нибудь единственной аптеке города – а потом его и вовсе перестали поставлять нам.
Тогда, кажется, едва ли не все наши друзья, проживающие в другиъх городах и странах, были озабочиваемы нами в плане добычи этого лекарства.
Слава Богу всегда находился кто-нибудь, кто доставал (присылал, привозил) это лекарство.
Последний раз по просьбе Леши Шустрова (он уже вторично помогал Леночки с лекарством) ей прямо в Стерлитамк, минуя Питер, ибо лекарство было уже совсем на исходе, выслала из Парижа его знакомая Лин.
Так что до самой смерти Леночка не страдала хотя бы от отсутствия пропранолола.
Он был ей жизненно необходим.
Еще у нее была тьма болезней.
Батюшка, о. Алексий, ее духовный отец, который сам имеет медицинское образование, говорил, что у нее осталось буквально 10% здоровья. Остальное все больное.
Господь дал нам возможность не только материально (лекарством) помогать Леночке, но и разрешил мне своими действиями, своей настойчивостью подтолкнуть Леночку к Богу.
По выписки ее из больницы и в связи с необходимостью снабжения ее пропранололом мы начали с ней часто перезваниваться. Между нами сразу установились доверительные отношения. (Впоследствии я все разсказывал ей о своих волнениях, печалованиях о своих близких, которых она всех знала, и обо всех молилась, а она делилась со мной о своих заботах – у нее вскоре умерла мама, а через некоторое время и бабушка – и я стал для нее тем близким человеком, который в какой-то мере заменил ей родных. Она делилась со мной своими самыми сокровенными волнениями – переживала выходить ли ей замуж за Алешу. Он ее очень любил и заботился о ней , но имел сильную страсть тягу к спиртному. Причем бывали и запои).
Но это все было уже потом, когда она уже сама твердо встала на ноги и обрела духовного отца, подружилась с ним и с его матушкой и сама стала крестной матерью их детей.
А поначалу Господь сподобил меня подтолкнуть Леночку к Богу. Она сама хотела бы прийти – но как ей это сделать? Среди ее окружения нет верующих. Никто в храм не ходит.
И некому сопроводить ее до храма и обратно.
Я говорил – ну, пригласите батюшку домой, подготовьтесь к исповеди.
Но легко сказать – она ни разу в жизни вблизи не видела православного священника.
Помню, она тогда ответила: «Такая услуга, наверное, дорого стоит».
А Леночка и тогда и впоследствии очень бедно жила: Мама тогда уже умерла, оставалась бабушка со своей пенсией и Леночка со своей пенсией по здоровью.
Я узнал у нее адрес ближайшего храма, и сам взял и написал письмо настоятелю. Описал Леночкино положение: и здоровье, и материальное состояние ... и духовное.
Я абсолютно ничего не знал о священнике, которому писал письмо. Это мог быть убеленный сединами и отягченный многочисленными заботами о многочисленных своих духовных чадах батюшка, которому не хватает времени на то, чтобы достаточное время уделять каждому своему чаду, а ведь есть еще и своя семья, матушка, свои дети. Как, например, наш духовный отец. Мы, его многочисленные чада, удивляемся, как ему удается просто даже все наши имена и всех наших сродников помнить – так много у него чад, и своих детей послал ему Господь четверых.
Я написал о. Алексию примерно так: « Конечно, наверно, вы очень заняты службами, приходскими делами, заботами о духовных чадах. Да и заботу о своих детях Господь с вас не снимает. И все же... Ведь оставляет же пастырь добрый 99 благополучных овец и отправляется на поиски единственной заблудшей овечки. Ведь Леночка и есть та самая заблудшая овечка, которая запуталась, не нашла за свои 20 с лишним лет Бога, и сейчас с нетерпением ждет, что вы ей позвоните».
Оказалось, что это письмо попало в руки как раз к тому священнику, которому суждено было от Бога стать ее духовным наставником на всю оставшуюся жизнь.
Отец Алексий оказался достаточно молодым священником, обучающимся заочно в духовной академии. И в то в время у них с матушкой еще не было своих детей. Он исповедал ее тогда. Потом наставил , как ей готовиться к Причастию. Первое время сам навещал ее , исповедывал и причащал.
Со временем они с матушкой сильно привязались душой к Леночке. И она к ним , конечно. Она стала, можно сказать, членом их семьи. Когда Господь послал батюшке своих детей – Леночка стала крестной матерью и девочки, и мальчика.
По благословению о. Алексия Леночка ( в периоды, когда получше себя чувствовала) даже прислуживала в ризнице). Ему же, о. Алексию даровал Господь и отпеть Леночку.
Часть2. Смерть
Леночки.
Мы, конечно, знали, что Леночкина жизнь постоянно висит на волоске. Но как-то уже привыкли к этому состоянию. Я ей даже говорил: «Леночка, если Господь даровал тебе крестников, значит, должно быть, даст сил, чтобы поднять их...
Господь судил иначе.
За последнее время она уже несколько раз умирала. Но ее вытаскивали врачи. Выхаживали в больнице.
МЫ с Леночкой также привыкли к тем обстоятельствам, что лекарства, всякий раз доставаемые с большим трудом, всегда прибывали к ней как раз накануне того, что у нее кончалось лекарство.
Мы старались, по-возможности, закупать лекарство на как можно более долгий срок. Помнится Катенька, Данечкина племянница, много закупила во Франции, потом – Алечка тамже. И всякий раз где-то за 2-3 месяца до окончания запаса мы начинали новые поиски, (в последнее время в Питере, и вообще в России, обзванивать аптеки было безполезно – и мы начинали обзванивать и списываться со всеми друзьями, живущими или ездящими за границу).
Всякий раз в последний момент находилась оказия, нам привозили лекарство, мы его отсылали – и поспевали как раз вовремя. Лишь в самый последний раз никак не находилась оказия. И Леночка сказала, что когда поняла, что лекарство , похоже, не поспевает, подумала – ну, вот , значит оно уже будет не нужно – Господь заберет меня.
А когда все-таки прямиком из Франции в Стерлитамак пришла посылка с небольшим запасом на 1.5 – 2 месяца, она сама себе сказала – ну, вот , значит мне Господь дарует еще немножко времени.
Об этом она поведала мне в последнем телефонном разговоре.
Уходила она очень тяжело. Она всегда была склонна к унынию. Тяжелая болезнь заставляла ее держать все внутренние силы в постоянном напряжении. Господь последние полтора года особо укреплял ее.
Сначала заблагоухала бабушка Анна. Вернее ее умершее тело. Леночка говорила, что это ощущали все приходящие – те, кто бдел с ней последние дни перед погребением.
А потом все последнее время (более года до самой ее смерти), у нее в квартире мироточила Иверская икона Божией Матери. Это был образ, который ей покровительствовал.
Леночка говорила: « Бывает совсем теряю надежду, а посмотрю на икону – и знаю, что все это Господь посылает, Который любит меня, Который всегда со мной».
Я поговорил с ней в последний раз и уехал в деревню.
Весть о ее сметри застала меня в субботу в канун Усекновения честной главы Иоанна Предтечи, так что уже через час я молился о ней в храме.
Подробности ее смерти я узнал лишь после 9-го дня, когда вернулся в Питер и сосвонился с о. Алексием.
Он говорит, что когда был у нее в последний раз накануне смерти она была очень слабенькая и смотрела на него так, как будто хотела насмотреться, запечатлеть его образ навечно, чтобы «зацепиться» за него на мытарствах. Он сказал, что она буквально всасывала его глазами.
Он хотел навестить и причастить ее еще назавтра, но утром она отошла в мир иной.
Батюшка сказал, что ему тоже очень трудно было, что он никак не мог сдерживать слез. Особенно первые дни. Существенно легче стало после отпевания.
Я спросил батюшку, есть ли у него какие-то предчывствия относительно ее последующей судьбы.
Сам я очень волнуюсь за нее. У нее был новый паспорт, ИНН и все эти дьяволские современные документы.
Сейчас уже появились сообщения от умерших людей, тех кто умер с новыми паспортами на руках, - все они свидетельствуют, что эти души не проходят мытарства.
Понятно, что каждый человек относится к этим сообщениям по-разному. Как правило, те, кто принял, считают это бесовским наваждением, а те, кто не принимает – относится с серьезностью.
Я же очень обезпокоился за Леночку. Высказал свое опасение батюшке.
Батюшка сказал, что Леночка «идет очень трудно».
Он не имел в
виду паспорт и пр. Он сказал, что в
последние дни несмирение усилилось, и
она была на грни Богоборчества.
Из всех людей она приснилась только Максиму. Я точно не помню сна в пересказе батюшки. Суть в том, что ей очень тяжело. Это было еще до 40-го дня.
Эпилог.Нам остается лишь продолжать делать все возможное для ее спасения, и уповать на милосердие Божие. Читающий – помолись о рабе Божией Елене. Да упокоит Господь ее душу в селениих праведных, простит ей прегрешения ее вольныя и невольныя. Аминь!